поиск по сайту
Люди и судьбы

Борис Шахлин: «Гений спортивной гимнастики»

Невероятно, но факт: киевлянин сибирского розлива Борис Шахлин участвовал в 12 Олимпиадах! В трех - как гимнаст, в остальных - как судья. Куда легче представить себе, что легенда мирового спорта живет в стандартной многоэтажке и ездит на преклонного возраста «Волге». Кстати, при этом Борис Анфиянович усердно экономит на дороговатом для пенсионерского бюджета бензине и тихо радуется, что в свое время не обзавелся дачей - это во сколько же обходилась бы дорога туда-обратно!
Ныне прославленный гимнаст удивляет всех скромностью запросов, а когда-то поражал уникальными данными. На военных сборах крутил «солнце», одновременно снимая сапоги и портянки, на пресс-конференциях эпатировал западных журналистов, непрестанно дымя «Беломором». Если бы Шахлин хоть немного берег себя, пожалуй, блистал бы в большом спорте не до 34 лет, а гораздо дольше.
До сих пор никто не смог превзойти его по числу личных олимпийских побед, занесенных в Книгу рекордов Гиннесса. Прибавьте сюда несметное количество медалей, добытых им на чемпионатах мира, первенствах Европы и СССР! Достаточно сказать, что на его иконостас обратил когда-то внимание самый главный советский орденоносец - дорогой Леонид Ильич Брежнев. Одно время Борис Анфиянович даже сетовал, что тяжеловато маршировать на парадах с полной «золотой выкладкой», тянувшей на несколько килограммов. Впрочем, спустя много лет он раз и навсегда решил эту проблему, в трудную минуту продав почти все медали.
73-летний гений спортивной гимнастики, обладатель семи золотых олимпийских наград, не жалуется на судьбу и никогда не опускается до унизительных подсчетов. Тем не менее, дотошные журналисты прикинули: если бы ему платили, как нынешним олимпийцам, ушел бы Шахлин с помоста миллионером.
Я не любитель драк, но…
- Борис Анфиянович, для миллионов любителей спорта вы олицетворение легенды, человек, который в течение целого десятилетия поражал мир стабильностью и невозмутимостью. Вы родились в Сибири, в Тюменской области, в 12 лет остались круглым сиротой. Послевоенное время было тяжелым, лихим. Каким ветром занесло вас в спортивную гимнастику?
- Все началось в железнодорожной спортивной школе, куда я пришел в 44-м. Во многом благодаря Василию Алексеевичу Порфирьеву у нас в Ишиме - это большая узловая станция на Транссибе - были хорошие спортивные традиции. Еще в 40-е удостоенный звания «Заслуженный мастер спорта» Порфирьев везде успевал: и школьным учителем физкультуры был, и тренером, и хозяином всех спортивных заведений.
Я жил тогда в двухэтажном домишке - там несколько таких выстроились в ряд, так вот, мы, дети, с утра до вечера пропадали на улице. Во дворе, помню, стоял турник, где я выделывал всякие фортели. Зимой у нас были кроссы на лыжах, коньки, летом бегали и плавали в речке Ишим, а гимнастикой занимались круглогодично. Тренировки гимнастической секции проходили в маленьком узком подвальчике, где, упражняясь на брусьях и кольцах, мы задевали ногами потолок. Но именно школа Василия Алексеевича, как я теперь понимаю, открыла мне дорогу к олимпийскому помосту.
Недавно я съездил в Ишим, сходил на могилку Порфирьева. Низко поклонился своему учителю, земля ему пухом!
- Интересно, а дом, в котором вы выросли, сохранился?
- Сохранился.
- В нем живет сейчас кто-то из родственников?
- Нет, ни одной родной души в Ишиме у меня не осталось - единственный племянник Сережа живет в Тюмени.
- А вам не захотелось зайти в этот дом, посмотреть, что изменилось там за прошедшие десятилетия?
- Я постучал. Дверь открыла глуховатая бабушка - она долго меня не пускала, боялась, все не могла сообразить: кто такой? Лишь когда растолковал ей, что я здесь 12 лет прожил, пустила. Вошел, и сразу же сердце сжалось, когда увидел свою квартиру, угол, где стояла моя маленькая кроватка - в ней я лежал, когда корью болел. Трогательные нахлынули воспоминания...
- Обычно, поднимая тост за виновника торжества, ему по традиции желают сибирского здоровья и кавказского долголетия. Все просто привыкли, что сибиряки, как правило, ребята здоровые...
- Немного разочарую вас - это не совсем так. Во-первых, климат там более суровый и холодный, чем где-либо, а во-вторых, учтите: военные годы, сиротство... Хотя, с другой стороны, все это, конечно, закаливает. Я никому бы не пожелал оказаться на моем месте - не дай Бог! Но в этих трудностях характер, в общем-то, и воспитывается, появляется какая-то ответственность за свои поступки. В 12-летнем возрасте ее, разумеется, было мало, пацан есть пацан, но желание непременно чего-то достичь присутствовало.
- Да и характер, наверное, был крепкий?
- Во всяком случае, упрямый. Особенно - что касается спорта. Если чего-то хотелось, я этого добивался. Если родители или бабушка (она нас со старшим братом в последние годы жизни забрала к себе) куда-то меня посылали, трудно не трудно, но их поручения выполнял беспрекословно. Не отлынивал, если нужно было выкопать и вытащить картошку, а нести на плечах приходилось по два-три ведра несколько километров, всегда был готов корову пасти. Зато уж если играл с ребятами, то до бесконечности. Контроль был не очень жесткий - вот и заигрывались... Компания у нас подобралась довольно-таки разношерстная, но были вещи, которые нас сближали. Например, «военные действия». Конечно же, между городом и станцией существовала вражда. Я не любитель драк, но когда раздавался клич: «Наших бьют!», оказывался в самой гуще.
- Дрались до первой крови или дальше?
- Носы разбивали запросто, но это у нас в Сибири в порядке вещей.
Перед стартом от волнения кое-куда сбегаешь...
- Смотрю на ваши пальцы - они какой-то необычайной длины. Скажите, это повлияло на ваши гимнастические достижения?
- В принципе, повлияло. Такая кисть позволяла держать перекладину довольно крепко, хотя это не самое главное.
- Тем не менее, были случаи, когда уникальная хватка вас выручала?
- Как-то в бельгийском Брюсселе на показательные выступления нам поставили никелированную перекладину. Там был Миша Воронин, ныне, увы, покойный, Юра Титов, я... Они делать упражнения побоялись - отступили, потому что никель есть никель. Один я рискнул показать класс - и все прошло благополучно. Мои руки мне помогали, а еще характер, конечно...
- Журналисты любят блеснуть красным словцом, но часто их эпитеты приклеиваются к человеку и следуют потом за ним всю жизнь. Вас неизменно называли «Железный Шахлин». В чем заключалась эта железность?
- Старый, затертый штамп. Честно говоря, я не считаю его удачным, хотя не скрою: по молодости лет было лестно. Потом к этому словечку привык и не обращал на него внимания, а в конце карьеры оно стало немножко надоедать. Ну какой я железный, если на первой Олимпиаде имел три падения, занял там в многоборье восьмое место? Повезло еще, что золотую медаль на коне выиграл. Так что железным я оказался в кавычках.
На свой первый чемпионат мира 54-го года поехал еще студентом, а в составе национальной сборной были чемпионы Олимпийских игр Муратов, Чукарин... Конечно, я волновался больше, чем кто-либо из ветеранов. Когда на помосте увидел японцев, швейцарцев, начался легкий мандраж. Но старт, в общем-то, был удачным. Серебряную медаль выиграл на перекладине, четвертое-пятое место поделил в многоборье. Выступили мы успешно и выиграли командное первенство, ну а наши лидеры Чукарин и Муратов стали абсолютными чемпионами мира.
Железным меня стали называть после Олимпиады в Риме. В финальной части у меня на руке лопнула кожаная накладка. Только я начал упражнение, три или четыре элемента сделал, и тут - бац, перед самым сложным элементом - предножкой - раздался треск. На тренировке мы в таких случаях обычно соскакиваем, потому что уже и охват не тот, и велик риск сорваться. Если лоскут на кисти болтается, можно не так схватить, а на одной руке не удержишься. Слышу, тренер кричит: «Соскакивай!» А меня вроде перемкнуло. Чувствовал в те секунды совсем не то, о чем потом написали журналисты: «Он патриот, поэтому решил сражаться до конца». Просто охватил азарт. Мне, завоевавшему к этому времени четыре золотые олимпийские медали и бронзу, хотелось поставить красивую точку, показать, что такое настоящая стабильность. Вот тут - да, немножко проявил свой характер... (Смеется). Могу даже отчасти признать, что железный.
- Но упражнение до конца довели?
- Да! Лишний раз перехватывал, конечно, но переволновавшиеся судьи закрыли на мелкие погрешности глаза, и я даже завоевал еще одну бронзовую медаль. Она мне, по правде говоря, дороже, чем какая-либо золотая...
- Стабильность не зря называют признаком класса, а вы показывали ее много лет. Скажите, а накануне или во время соревнований вы вообще волновались?
- Волновался, конечно, но виду не подавал. Не верю я тем, кто говорит, что абсолютно спокоен. Когда спортсмен выходит на старт, это же адреналин! Хочешь не хочешь, а лишний раз от волнения кое-куда сбегаешь...
- Даже так?
- (Смущенно) Нет, только перед началом... Непосредственно во время соревнований выручала методика тренировок, к которой меня приучил мой киевский тренер Александр Семенович Мишаков. На тренировках, прежде чем прыгнуть на снаряд, я лишний раз прокручивал комбинацию в уме, чувствуя при этом, где, как и какие мышцы должны работать. Проделаю это секунд за 30, а потом иду и копирую. На соревнованиях очень важно начать упражнение в том темпе, в котором выполняешь его на тренировке. Если вдруг захочешь что-то переменить, сделать, например, переворот углом повыше, можно вообще за перекладину не зацепиться. Техника, словом, должна оставаться техникой, а стабильность у меня на протяжении 10 лет и так была - с 54-го по 64-й ни разу ниже третьего места не опускался. Три Олимпиады, четыре чемпионата мира, два первенства Европы, ну и чемпионаты СССР, разумеется, выигрывал очень часто.
Мой портрет: череп со скрещенными костями
- Вы заговорили о Мишакове. Удивительный факт: этот тренер воспитал и вас, и Ларису Латынину - двух самых выдающихся и титулованных мастеров в истории мировой спортивной гимнастики...
- Александр Семенович был тренером от Бога, с ходу распознавал качества, которые нужно было или развивать, или притормаживать. Если мы с Ларисой начинали с ним спорить, Мишаков позволял проявлять инициативу. Все выслушивал и только потом делал краткие замечания, вносил какие-то изменения.
Помню, в 57-м на Кубке СССР в Баку я встретил своего земляка по Свердловску Колю Попова. «Борис, - говорит, - у меня завтра свадьба, я тебя приглашаю». Александр Семенович, представьте, стоит рядом. Я поворачиваюсь, а он кивает: «Иди, но только не забудь, что через день у тебя начинается Кубок». Понимаете, тренер полностью нам доверял, видел, что мы уже почти зрелые мастера. Ну а еще он отлично рассказывал. Не длинно, как я вот сейчас, а очень коротко, в двух словах объяснял, какие штрихи необходимы для пользы дела.
- У вас было еще одно прозвище - «Суховей». Почему?
- Потому что никогда не поправлялся. Раньше даже шутил, что мои портреты красуются на всех высоковольтных столбах - в виде черепа и скрещенных костей. В принципе, это мое счастье, что вес у меня стоял. Поел ли я хорошо в обед, поужинал плотно или позавтракал - очень быстро все приходило в норму, не нужно было сгонять вес.
- Неужели это возможно?
- А почему нет? Латынина, если на то пошло, такая же, Астахова - тоже... Я могу перечислить много гимнастов-суховеев.
- И сколько вы весили?
- 70 килограммов. Это был мой нормальный вес, с которым я отлично справлялся. Настолько, что к соревнованиям килограмма полтора мог сбавить. Были, правда, у нас и другие примеры... Как мучились Виктор Чукарин, Юра Титов! Не дай Бог что-то перекусят, тут же поправляются. Это их бич был.
В прозвище «Суховей» звучит что-то степное. Наверняка и монголоидный разрез ваших голубых глаз не случаен...
- А Бог его знает! Рядом со станцией Ишим есть гора Кучум - на ней размещался когда-то стан известного татарского хана. По Западной Сибири татаро-монгольские нашествия прошли катком, и поэтому названия озер, рек и гор у нас в округе тоже татарские.
- Так вот почему после триумфа на Римской Олимпиаде в Монголии марку с вашим изображением выпустили...
- (Смеется) Шутки шутками, но совершенно не исключено, что течет в моих жилах и эта кровушка.
25 лет курил «беломор». И заработал инфаркт
- Вот интересно: были тогда какие-то таблетки, которые позволяли наращивать мышцы?
- У нас о допинге или запрещенных медикаментах и речи не было. Может, девчата иногда пользовались какими-то препаратами для сгонки веса, но чтобы искусственно наращивать мышцы - упаси Бог! Это же бутафория! Более того, если на тебе что-то лишнее, оно не дает двигаться так, как ты умеешь, как тебя учили...
- А у кого из гимнастов были самые красивые мускулы? Вы вообще хвастались ими друг перед другом?
- Ну, самый большой красавец Альберт Азарян, естественно. Он кольцевик...
- И торс, помню, имел очень рельефный!
- Да! Вес у него был небольшой, но силы имел много. В элегантности и сложности упражнений Азарянчика (так ласково мы его называли) на кольцах до сих пор не превзошел никто.
- Вы выступали до 34-х, если не ошибаюсь, лет - сегодня такое даже трудно представить...
- Вообще-то, да, хотя нынче и программы технически сложнее, и конкуренция повыше. Плюс ко всему... Все-таки техническая сложность упражнений вызывает износ организма куда раньше.
Мне трудно представить, что, уже будучи олимпийским чемпионом, неоднократным победителем множества престижных соревнований, вы курили сперва махорку, а потом «Беломорканал». Причем, когда иностранные журналисты спрашивали: «Вы что, не можете себе «Мальборо» позволить?», вы отвечали: «С фильтром я не люблю»...
- Не в том дело - просто еще в школе я этой отравой уже баловался. Мы же, можно сказать, беспризорничали. Что, у бабушки было время и силы за нами смотреть? Брат на работе, я среди друзей...
- А что курили? Самокрутки?
- Да что Бог даст - это же военные годы. Когда поступил в Свердловский техникум физкультуры, курил и там, в Киеве тоже от привычки своей не отказался... Курил лет 25, за что и был наказан инфарктом.
- Инфарктом? Когда?
- В 67-м, в возрасте 35 лет. Прямо с тренировки меня забрали в реанимацию, и полтора месяца я провалялся на больничной койке.
Как же это случилось?
- Последний раз я вышел на помост в 66-м, на чемпионате мира в Дортмунде, и результаты показал слабые. Понимал, конечно, что после Олимпиады в Токио надо заканчивать, но так хотелось выступить еще в Мехико! Только одно желание было, и я готовился. В Луганске на тренировочном сборе почувствовал острую боль. Такое у меня и раньше случалось, но особого значения этому не придавали.
- Не было разве должного медицинского контроля?
- Конечно. Ну что там наш доктор посмотрит? «Открой рот, дыши глубже, покашляй...» Если не хочу идти на тренировку - пропущу, а если надумаю - отправляюсь в любом состоянии. В те годы работа у нас шла на износ, и хотя я, как говорили, был железный, наступила усталость металла. Железо треснуло, надломилось...
- После этого еще инфаркты у вас были?
- Были.
- Сколько?
- Да как-то не стал я считать... Может, парочка, может, и больше.
- А что врачи?
- Врачи? Ой, один не врач, а дежурный медбрат, такое накаркал... Как-то вечером играли мы с ним в шахматы, ну я и спроси: «Слушай, сколько еще проживу после этой болячки?» Он «успокоил»: «Года два-три запросто, а есть люди - так и до 10-ти тянут...» Я, конечно, носик повесил, но потом понял: все от самого человека зависит. Мне удалось, слава Богу, восстановиться, и сейчас бегаю, а ведь тогда год еле-еле ходил. В 78-м, после второго инфаркта, бросил курить и счастлив, что сумел себя побороть.
- Сколько же в день выкуривали?
- Пачку, а это 25 папиросин, запросто. Как нормальный мужик...
- И при этом умудрялись ожесточенно тренироваться и выигрывать одно золото за другим?
- Курение сказывалось на вольных упражнениях - там, где нужно дыхание, а на снарядах выступление длилось 30-40 секунд. На это запаса сил мне хватало - несмотря на то, что сам себя гробил. Как-никак физически я был крепкий. В гимнастике, если хлипенький, даже норматив мастера не выполнишь...
100 граммов? Без проблем
- Тренеры разве не предупреждали вас, что не надо курить?
- А что Семенович мог сказать, если и сам дымил, как паровоз?
- Но он же не выступал...
- Неважно! Бывало, затеет он воспитательную беседу о вреде курения, а я только улыбаюсь.
- Скажите, а выпить гимнасты в то время себе позволяли?
- Ну, в праздник или там в день рождения не отказывались.
- Лично вы сколько могли выпить?
- Смотря что на столе стоит. Граммов 100 водки, например, без проблем.
- А были гимнасты, которые режимили железно, совершенно не пили и не курили?
- Были! Виктор Иванович Чукарин, Юрий Иванович Титов, еще целый ряд ребят можно назвать.
- Чукарин - легендарный украинский спортсмен, который еще в 52-м в Хельсинки выиграл золото. Это правда, что он был в фашистском концлагере?
- Правда - в Бухенвальде. Шли даже разговоры о том, как такой человек может защищать честь советского спорта. Он ушел на фронт добровольцем, но во время отступления попал в плен - война есть война... После лагерей весил всего 40 килограммов, больше двух раз не мог подтянуться. В виде исключения его приняли в Львовский институт физкультуры... Возню вокруг Чукарина затеяли соперники-москвичи, потому что он в Советском Союзе был гимнаст номер один. Мощный конкурент им не нравился...
- И что, притесняли его?
- Конечно, особенно поначалу. Потом, правда, все-таки разобрались, что он честный мужик и наш человек. Чукарин доказал это своим трудом, сумев стать двукратным абсолютным олимпийским чемпионом.
- Мы вот вспомнили 52-й год. Все знают истории с футбольными и хоккейными командами, которые за поражения могли просто-напросто разогнать, расформировать. А вы на себе испытали прелесть идеологических накачек?
- Сколько хотите!
- И как это выглядело?
- Несуразно. Надо, скажем, секунд через 30 идти на снаряд, а тут подходит ответственный товарищ в кепочке, хлопает по плечу и говорит: «Ну-ка, Борис, соберись - Москва же за нами». Я только искоса гляну, думаю: «Неужели не понимает человек, что мешать нельзя?» Допустим, тебе невтерпеж поучить спортсмена уму-разуму, но не в разгар же Олимпийских игр! У меня вообще с комсомолом не ладилось. В школе туда поступил, а в техникуме выгнали - забыл уплатить взносы. Потом в Киеве опять вступил. Упорно, так сказать, по этому пути шел, но застрельщиком, активистом никогда не был.
- Под горячую руку ответственных товарищей никогда не посылали?
- Ну, может, когда отойдешь, чертыхнешься, а так мы над ними только подтрунивали. После соревнований обязательно «поблагодарим»: мол, надо же, вы подсказали, и смотрите, как я собрался. Нет, чтобы ругаться, такого не было.
Геллеру предложил ничью. Он согласился!
- Вы были удостоены самых высоких наград родины: орденов Ленина, Трудового Красного знамени, «Знак почета», относились к когорте самых прославленных и выдающихся советских спортсменов. Наверняка были какие-то встречи с высокими руководителями. Как это обычно выглядело?
- Да по-разному. С тем же Мао Цзэдуном сидел за одним столом. А в 61-м мы - делегация гимнастов - первыми из советских спортсменов побывали с показательными выступлениями на Кубе, встретились с Фиделем Кастро. Кубинский лидер произвел неизгладимое впечатление. Автографы оставил, помню, прямо на наших майках - ничего другого под руками, когда он пришел в зал, не оказалось. Кастро предоставил нам самолет, чтобы в день отдыха мы поехали посмотреть питомник крокодилов, половить рыбу. Ну и, конечно, поблагодарил за праздник гимнастики, устроенный нами на Кубе. Как-то приехал в Киев Леонид Ильич Брежнев. Первый секретарь компартии Украины Щербицкий распорядился пригласить нескольких спортсменов, мы, разумеется, надели медали. В конце нам говорят: «Давайте сделаем на память общую фотографию». Так получилось, что Леонид Ильич встал впереди меня. Оглянулся, увидел приличный иконостас... «У меня, Борис, тоже пару звездочек есть», - сказал и подмигнул. С юмором мужик оказался...
- Борис Анфиянович, у вас была непростая не только спортивная, но и личная жизнь. Насколько я знаю, вы с супругой сходились дважды. А отчего разошлись?
- Знаете, даже если человек крепко приболел, это не повод опускать руки. Я же после первого инфаркта немножко расслабился, растерялся. Год мне еще платили олимпийскую стипендию 320 рублей, а потом - все. Жена только окончила мединститут, дочка маленькая. Чем дальше семью кормить? Как жить? Стал я на этой почве расстраиваться и принялся нарушать режим. Только это нас развело.
- Вы начали пить?
- Ну, не то чтобы пить... Чаще стал выпивать.
- Это повлекло за собой какие-то проявления агрессии?
- Нет, только домашнюю, так сказать, семейную ругань... В конце концов, видя такое дело, жена спросила: «Да?» Я ответил: «Да!» После развода три года практически не общались. Дочку я, конечно, навещал, а с Ларисой только «здравствуй и до свидания». Через несколько лет, это был уже 77-й год, вижу, она смягчилась. Теперь уже я спросил: «Да?» Она в ответ: «Да!» Взялись за руки - и в загс. Вот уже почти 30 лет опять вместе.
- И что, свадьбу играли заново?
- Торжество было чисто семейное.
- Не попрекали потом друг друга прошлым?
- Нет. Если что и проскакивало, то незначительное.
- Помните, Высоцкий пел: «Мы сыграли с Талем 10 партий в преферанс, в очко и на бильярде. Таль сказал: «Такой не подведет»? Вы очень любите шахматы, я даже знаю, что в вашем активе ничья с гроссмейстером Геллером. Как это вас угораздило?
- Раньше ведущие спортсмены частенько выступали, встречались с народом, пропагандировали советский спорт. Кажется, это было в Николаеве. После общения с трудящимися и, разумеется, банкета мы с Геллером вернулись в гостиницу. Я ему говорю: «Фима, давай-ка сыграем партию». Он после теплого приема разомлел, поэтому только рукой махнул: «Давай!» Ну что, сделал я ход, второй, а на третьем соперник стал засыпать. Видя, что он уже не игрок, я нашелся: «Фима, - сказал, - предлагаю ничью». Гроссмейстер, не открывая глаз: «Согласен!» Вот так и сыграли (смеется).
В 57-м минуты три ни с кем не здоровался
- Не секрет, сегодня гонорары за выступления гимнастических звезд составляют огромные суммы...
- Несмотря на то, что нас эта судьба слегка обошла, я к молодым ребятам зависти или ревности не испытываю.
И все-таки жаль, что нынешние премиальные не сравнить с теми деньгами, которые когда-то получали вы. С другой стороны, вы имели намного больше, чем обычные граждане CCCР...
- Да я бы и не сказал, что стипендии наши были слишком высокие - чуть выше среднего... Выручали призовые, которые полагались за победы на Олимпийских играх и чемпионатах.
- Ну хорошо, а что себе мог позволить легендарный Шахлин? Дачу? Машину?
- Вот-вот... Вернувшись с Олимпиады в Мельбурне, купил «Победу». Правда, вознаграждения не хватило - пришлось добавить. Шел 57-й год: в то время приобрести «Победу» - это было ого-го! Минуты три ни с кем не здоровался... Потом, после Олимпиады в Риме (уж там-то я медалей набрал!), купил «Волгу» («Победа» к тому времени была уже продана). Ну и по мелочам - мебель, костюмчик, то-се... Для сравнения: после Сиднея, где в 2000-м наши ребята выиграли серебро, они на полученные деньги могли десяток машин купить. И это за серебряные медали - что уже говорить о золотых! Но, повторяю, зависти к спортсменам, которые сейчас получают 100, 75 и 50 тысяч долларов, у меня никакой нет, потому что труд за их победами стоит колоссальный, здоровья ребятки оставляют немеряно! Увы: все, что превышает техническую норму мастера спорта, ведет к износу организма. Абсолютному! А представляете, какая сейчас у гимнастов конкуренция? Ну, например, в Афинах украинец Валерий Гончаров выиграл на брусьях золото, но плотность результатов при этом была такова, что первое и восьмое место разделяли лишь пять сотых балла. Столько у нас снимают за самую мелкую ошибку... Если на вольных я встал и чуть-чуть передвинулся - уже эти пять сотых потерял, а на брусьях, если, вставая в стойку, чуть-чуть вертикаль проскочил или, не дай Бог, не сделал доскок - можешь потерять и одну десятую, и две, и три... Здесь роль судьи очень велика. Я, например, могу поставить гимнасту и 9,7, и 9,75 - имею на это полное право, потому что у нас существует вилка, а в результате таких судейских неурядиц нервишки у ребят горят и горят.
- Вы же долгое время сами судили...
- Я почетный судья международной категории. Из двух тысяч международных судей таких всего 40 человек, причем, половина уже покойные.
- Велик, на ваш взгляд, судейский субъективизм?
- Вот я и говорю, что есть вилка: могу поставить на пять сотых больше или меньше и буду прав. А мальчик с восьмого места уйдет на первое или наоборот.
- Вам представители гимнастов или гимнастических организаций никогда не предлагали деньги за то, чтобы вы в этой допустимой вилке хорошо постарались?
- Со мной этого не было, но другим, вероятно, предлагают. Некоторых за это даже с соревнований снимали. Скажем, в Сиднее румынский и грузинский арбитры подошли к коллеге из Новой Зеландии, достали пачку долларов и говорят: «Это тебе, если наших поддержишь». Не знаю, сколько в той пачке было, но этот новозеландец оказался сознательным «комсомольцем». Подал руководству рапорт, и тех, кто к нему подходил, сразу же сняли с соревнований.
- Смотрите, какие люди есть в Новой Зеландии!
- Такие случаи бывали, но редко... Понимаете, поскольку самого меня в бытность спортсменом неоднократно ранила несправедливость, я судил всегда с уважением к гимнастам. Мы, арбитры из бывшего СССР, часто на соревнованиях встречаемся. «Ну что, - спрашиваем, - будем друг друга засуживать или станем судить нормально?» Нас человек шесть-семь: Казахстан, Латвия, Грузия, Россия, Белоруссия, Украина... Глядя коллегам в глаза, все говорят: «Давайте «сидеть» в верхней середине оценки». То есть не будем себя зажимать, чтобы россиянина подтянуть, но и ниже-выше зарываться не станем. Эти варианты тоже немножко нас выручают.
- Были моменты, когда у вас ныло сердце из-за допущенной несправедливости?
- Со мной такое случалось не раз. На Олимпиаде-64 в Токио судьи буквально за уши вытянули на первое место в многоборье Юкио Эндо, отодвинув сразу троих - Виктора Лисицына, японца Цуруми и меня. Эндо лидировал, но в последнем виде - упражнениях на коне - неожиданно допустил три грубые ошибки. Судьи же закрыли на это глаза и поставили ему 9,15 балла. Кстати, хозяева подарили мне на память видеозапись соревнований, но этого выступления Эндо там нет. Стерли, чтобы лишний раз не срамиться. А на чемпионате мира в Праге в 62-м у меня отобрали золото на брусьях. Уже когда мы приступили к разминке на очередном снаряде, вдруг собралась судейская бригада и - по настоянию югославов - добавила пять сотых Мирославу Церару, что позволило ему меня опередить...
Награды я продал. За миллион
- Таких прискорбных историй не случалось, когда сами вы стали судьей?
- Вроде никто из гимнастов на меня не в обиде, во всяком случае, в грязных делах я не замешан. У меня своя тактика: оценки никогда не занижаю. Ко мне претензий не может быть, хотя в душе порой признаю: да, этого парня подзажали...
- Иногда это чревато скандалом, как, например, с российским гимнастом Алексеем Немовым на последней Олимпиаде в Афинах. Мы у телевизоров с изумлением наблюдали, как зал, отчаянно за него болевший, минут 15 неистовствовал, когда увидел оценки россиянина... Как вы считаете, правы были болельщики, устроившие такой свист в адрес судей? Вы при этом инциденте присутствовали?
- Конечно. Я сидел у перекладины, совсем рядом. Понимаете, очень большое значение имеет жребий: каким ты по счету пойдешь - первым из восьми или шестым-седьмым.
- Он, бедный, раньше основных конкурентов отработал...
- Да, Немов пошел третьим, а упражнения-то у всех по сложности исполнения одинаковые. Первые два гимнаста получили оценочки скромненькие... Это и понятно - первым судьи не могут поднять баллы, потому что не знают, как выступит седьмой-восьмой спортсмен. Отсюда опять-таки наша необъективность, если уж на то пошло. Немов выполнил прекрасное, очень эффектное упражнение, почти не допустил заметных ошибок, но при доскоке явно потерял равновесие, грубо переступил ногой, а это уже тянет на одну или две десятые. Я, например, если не хочу, чтобы он выиграл, две десятые ему сниму - вы имеете право снять одну десятую. Что тут можно доказать? После свиста вернулись к протоколу. Оказалось, что судья из Малайзии занизил оценку, но это, как и если кто-то ее чуть-чуть поднял, на результат не повлияло. Поэтому Немов вышел и сказал зрителям: «Пожалуйста, успокойтесь».
- Вообще, беспрецедентный случай, да? Такого же никогда не было...
- Да, так, как он это сделал... В результате все молниеносно утихло, потому что зрители следили за ним, за его реакцией. Выиграл итальянец, и надо признать, по-честному выиграл.
- После перестройки, когда идеологические и нравственные ориентиры сместились, а на смену госплану пришел рынок, многие люди, имевшие прежде устойчивое положение в обществе и веру в завтрашний день, потеряли равновесие. Некоторые выдающиеся в прошлом спортсмены были доведены до такой нищеты и отчаяния, что вынуждены были даже продавать собственные награды. В те годы на барахолках можно было встретить ордена Ленина, звезды Героев Советского Союза и даже золотые медали Олимпийских игр. Знаю, вам свои награды продавать тоже приходилось...
- (Грустно) Приходилось. И объясню почему. Я уже много лет в Киеве, а в Тюмени оставался мой старший брат, его жена и двое детей. Встречались мы, может, не так часто, но это же родной человек. Вначале его жена умерла, потом заболел и умер сам брат, а вскоре утонула их дочь... Позвонил племянник Сережа: «Дядя Боря, не знаю, что делать. Не то что жить - похоронить отца не на что»... А за нами, спортсменами, часто ходили, канючили: «Продай медали!» Мало ли коллекционеров, которые по-своему с ума сходят. Вот им-то я все и отнес. Даже не сомневался: можно-нельзя. Не то, что стыдно мне не было, - я считал, что это мой долг. Да, награды я продал… Одну медаль, правда, оставил дочке Ирине, вторую - внучке Кате...
- А сколько их всего было?
- В общей сложности - 97.
- Простите за нескромный вопрос: какую сумму выручили?
- Не считал. Знаю только, что на следующий день выслал Сережке деньги. Миллион российских рублей - это в ту пору много?
- Тысяч, наверное, 30 долларов...
- Ну вот - выслал все, что получил. Этого было достаточно, чтобы моя душа успокоилась.
- Вам своих медалей не жалко?
- (Убежденно) Нет! Мне важна память о брате, важно выполнить свой долг. Я сделал для него все, что мог.
- Вы прожили очень яркую жизнь. Бесспорно, впереди будет еще что-то запоминающееся, но самые главные события остались наверняка позади. Есть что-то такое, о чем вы сегодня жалеете, из-за чего щемит иногда сердце?
- Ну сердце-то щемит нередко - оно знает, что делает... Нет, о прошлом я особенно не жалею. После большого спорта мне удалось уйти в судейство, попасть в Международную федерацию гимнастики и проработать 23 года в техническом комитете. На протяжении этих лет я был арбитром всех официальных соревнований. Неплохая работа у меня в Киевском институте, а ныне Университете физического воспитания. Относятся ко мне там и чистосердечно, и по-деловому, на кафедре гимнастики чувствую себя в своей тарелке. А поскольку я все Олимпиады судил, то и в подготовке национальных сборных участвовал. Все в порядке, вот только времечко быстро бежит...
Дмитрий Гордон, «Бульвар Гордона»